Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По дороге сюрприз — как будто случайно в том же направлении двигался мой негласный, и как выяснилось, не слишком полезный покровитель — Князь Гвидон. Не иначе шестерки подсуетились, успели доложить. Вот только что именно?
— Что лыбишься как майская роза? — поприветствовал меня у входа предводитель шпаны районного масштаба. — Топай шибче, кантовщик, пока есть куда жо..у приткнуть!
От удивления я не нашел, чем ответить. Попробуй пойми, издевается так местный «авторитет», готовится прирезать или, наоборот, шутит по-приятельски.
Пристроился Гвидон рядом, чуток помолчал для порядка, перебирая обрывки газетки в руках, упертых в колени локтями. Будто всерьез прислушивается к вопросу о создании парагвайской коммунистической партии,[188] который горячо, с матом и угрозами обсуждался в местной тусовке. Когнитивный диссонанс между ср…щими мужиками и Южной Америкой скоро заставил меня едва ли не хрюкать от сдерживаемого смеха.
Странные звуки дали хороший повод:
— Пошто заместо работы вола еб..шь?! — недовольно попенял мне Князь.
— Да как-то случайно вышло…- начал, было, оправдываться я.
— В курсе! Крепко пел за тебя залетный лягавый в конторе, — сквозь напускную суровость все же прорвалась широкая улыбка.
Я с трудом сдержал облегченный выдох:
— Да что он сделал-то?
— Бл…ть, да ты не петришь никак? — вскинул брови вверх Гвидон. — Тебя, паря, по липестрической линии толкнули, будешь теперича как весовой[189] за Красиным-электриком жить.
— Да ну, серьезно?!
— Бля буду! — заявил «авторитет», явно работая на немногочисленную, но внимательную публику. Но ты в натуре хорош, хоть и контра! Только смотри, не забурей, как в дела войдешь керосина отдакнешь[190] по чести.
— Постараюсь, вашблагородие, — неудачно попробовал отшутиться я.
— Заводной, однако, — Гвидон перешел чуть не на отеческий тон. — Смотри меж двух не останься, держи фасон. Загнешься без фарта, что я бабке твоей скажу в Питере?
— Э… Постараюсь, — промямлил я, пытаясь подобрать правильные слова.
Но авторитет уже завершил представление:
— Долго ты, как веревку проглотил! — он недовольно поморщился, поднялся, натягивая штаны, и без политесов раскланялся: — Пойду, похряпаю.[191] Бывай!
Вот как хочешь, так и понимай. Хотя определенная логика присутствует — спокойно пошептаться в лагере тупо негде, сдадут мгновенно и с потрохами. Так же выходит — матерый уголовник при всех бодро развел пошедшего в гору лоха на керосинчик, чуть польстил, припугнул, на деле же недвусмысленно обозначил интерес в стиле: «это моя корова, сам доить буду». С одной стороны для здоровья полезно, теперь арестант, потерявший теплое, наверняка дорогое место, побоится ко мне сунуться. Да и чужая шпана обойдет стороной. Только надо признать: до ужаса противно чувствовать себя парнокопытным…
Но зачем он бабку в Питере приплел? Намек на будущее сотрудничество? Эдакая рисовка перед соратничками, типа «выдумал, а этот дурак и поверил»? Пустил любопытных на ложный путь? Или просто объяснил покровительство в прошлом? Стоит ли по этому поводу ломать голову? Разумеется, нет! При таком источнике ништяков как электростанция, подготовиться к побегу сущий пустяк. Пусть катятся к чертовой матери фанатики-чекисты в обнимку с социально близкими рэкетирами-уголовниками. С хорошей едой, здоровый, не изломанный тяжелой работой… да я, шутя, уйду и от тех, и от других!
Но стоп! В лагере нельзя даже думать о побеге!
Вдруг кто-нибудь прочитает мысли?
9. Хождение по мукам.
Хельсинки, лето 1928 года
— Could I have the final straw? — с раздутой вежливостью поинтересовался я.
— Биереги твоего вирблюда, — засмеялся коренастый грузчик-швед,[192] подталкивая мне на спину последний мешок.
Нашелся же юморист на мою голову… Но грех жаловаться всерьез, лингвистическое разнообразие среди рабочих в порту Хельсинки очень удобно, а уж в «Артели русских грузчиков»[193] тем более. Пусть от славы тружеников-интеллигентов через шесть лет после основания осталось лишь название; тут порой плохонько, но говорят на трех-четырех языках. Пользуясь такой возможностью, кроме естественного русского я старался придерживаться одного лишь английского, уверяя всех о своей мечте перебраться в Штаты. Знание же немецкого и французского на всякий случай скрывал.
Хорошо и другое: контейнеры пока не изобрели, поэтому заказов нам хватает с лихвой. И платят, в общем-то, неплохо, три финских марки в час, что составляет при пересчете через золото пятнадцать французских франков или американский доллар с центами.[194] Таскать мешки, ящики и бочки можно сколько угодно долго, поэтому привычные лагерные двенадцать-тринадцать часов работы в удачный день дают более тридцатки на руки. Не великое состояние, но, в принципе, такой уровень, хотя и без излишеств, но позволяет жить не только одинокому парню, но и молодой семье.
Сытный обед с большой кружкой сверхлегкого пива стоит три марки, не новый рабочий комбинезон для грузчиков, то есть со специальным плотным капюшоном, обошелся в пять монет, ношенные, но добротные высокие ботинки темно-рыжей кожи с антитравматическими стальными оковками носков — десять. Отдельной строкой идут у меня затраты на роскошь, то есть миниатюрную меблированную комнату с уборкой, завтраками и сменой постельного белья, все за пять марок в сутки. Безусловное мотовство, но после полутора лет жизни на нарах из необработанного горбыля я физически не смог отказать себе в подобном удовольствии.
Да и сказать по чести, торопиться особо некуда, за полгода я смогу отложить три сотни баксов на лоера-кровопийцу в любом случае, ничего более мне от чистой, богатой, но совершенно чужой Суоми-красавицы не надо. Тем более, наши чувства взаимны — получить в скандинавских странах нормальный вид на жительство и, соответственно, квалифицированную работу специалиста, не проще чем в Швейцарии 21-го века.[195]
Меж тем долгий путь из трюма заштатного мотопарусного корыта до развозного грузовичка успешно завершился.
— Mission accomplished! — браво отчитался я принимающей стороне, сваливая ношу с плеч в кузов.
И с чувством выполненного долга направился за получкой в соседний пакгауз.
Разбитная молодка с хитрой должностью, трактуемой в переводе примерно как «представитель заказчика», приметила меня как обычно издалека и не поленилась сменить родной шведский на не менее родной английский.
— Oh! Our high achiever, — громко разнеслось по переулку ее контральто под смех успевших освободиться раньше бойцов бригады. — Come take your wage that I promised you.
— It’s more so than ever I wanted! — принял я несколько смятых зеленых купюр «с елочкой» и жмень медных монеток, часть из которых попала в оборот еще до революции.[196]
— Пойдем по бабам! — немедленно влез из-за плеча знакомый голос. — Я знаю верное место!
Это уже наш брат-эмигрант старается, бывший интеллигентный человек, да еще вроде как из офицеров. За десяток лет мог бы пристроиться куда лучше, если бы каждую неделю с тоски по «родным березкам» не напивался контрабандной[197] водкой до пушистых слоников и розовых белочек.
— Tomorrow most likely, — автоматически отшутился я и, повернувшись, продолжил «не для всех»: — Прости приятель, но, честное слово, мне с тобой хватило и одного раза!
— …will never happen because tomorrow will in all probability be very much like today, — подтрунила «представитель заказчика».
Кажется, она и русский неплохо понимает, но, увы, я не готов к тяжелому, переходящему в супружеские отношения флирту, легкие же формы девушка, к моему глубочайшему сожалению, не признает. Кроме того, даже женитьба на гражданке Суоми не даст аналогичного статуса мне… и нашим гипотетическим детям.
— Всем спасибо, всем пока, — салютнул я обоими руками вверх. — Take care, my comrades, bye!
— Arbeit macht frei![198] — разобрал уже в спину.
Ох, как бесят меня после Кемперпункта «умные» лозунги типа «труд делает свободным!». Но развернуться и влепить по мозгам нельзя — камрады не поймут. Нынче в моде подобные незатейливые фразы для рабочих, нет в них ни злобы, ни особого подтекста, поэтому не в чем мне упрекнуть Ганса-счастливчика. Смешливого, умного, ну или, по крайней мере, неплохо образованного, но неожиданно оказавшегося без работы бухгалтера, левого социалиста по убеждениям, а также отца очаровательных близняшек. Да что там, в иной ситуации мы с ним могли бы стать хорошими друзьями!
Увы, здесь и сейчас я чужой.
Жизнь коллег-грузчиков выходит слишком простой и неинтересной. Классическое приключение — провести вечер в грязной полуподпольной пивнушке, закадрить по-фински коротконогую любительницу с северной эспланады или снять профессионалку. Как интеллектуальный максимум — кино или бейсбол,[199] покуда не иссякнет отложенная за неделю сотня марок. Затем опять в порт, подставлять спину под мешки. Быть правильным аборигеном еще скучнее: семья, рыбалка, турпоходы, здорово напоминающие пикники на природе, зимой лыжи или коньки. Скатываться в сытое болото я не хочу, как не пытаюсь особенно учить финский. Получается кое-как объясняться в Вавилоне Гельсингфорса, и ладно.
- Тайная история сталинских преступлений - Александр Орлов - Альтернативная история
- Время собирать камни - Павел Дмитриев - Альтернативная история
- Разбег в неизвестность - Павел Дмитриев - Альтернативная история
- Посвященный - Лошаченко Михайлович - Альтернативная история
- Таблетки - Александр Крамор - Альтернативная история
- Поступь империи. Первые шаги. - Иван Кузмичев - Альтернативная история
- Поступь империи. Первые шаги. - Иван Кузмичев - Альтернативная история
- Страна городов - Дмитрий Щёкин - Альтернативная история
- Хранить вечно. Дело № 1 - Борис Борисович Батыршин - Альтернативная история / Мистика / Попаданцы / Периодические издания
- Сын маминой подруги - Антон Сергеевич Федотов - Альтернативная история / Боевая фантастика / Периодические издания